Рука бессильно сползла с лица девочки.
– Дядя, не надо, – шептала она разбитыми губами, с ужасом уставившись на него своими голубыми глазенками. – Пожалуйста, не надо… я буду хорошо себя вести… не надо… мама… мама… мама…
Слезы потекли по ее заляпанным кровью щекам.
Стас выронил шпильку.
– Это уже не игра! – неслось с улицы.
Это не игра. Вот почему он не смог засейвиться здесь. Это не полигон игры, это уже реал.
– Господи… что я наделал…
За последний час он причинил столько боли, убил столько живых людей… и как убил… Стас содрогнулся.
Это было невыносимо. И этого никак не исправить.
И никак не избавиться от осознания того, что он сделал. Никак…
Никак. Кроме смерти.
Смерть.
Эта мысль пришла как избавление.
Он медленно поднялся на ноги и шагнул к окну.
– Простите, я не хотел… – беззвучно зашептал он, закрыв глаза. – Я не хотел. Видит бог, я не хотел… Я просто работал цензором…
Он сорвал жалюзи, вытянул руку и стал стрелять – в небо, чтобы никого не задеть.
Время тянулось невыносимо медленно. Доли секунды растянулись в вечность – он жал курок раз за разом, и больше ничего не происходило. А потом снизу ответили. Первая пуля ударила в левое плечо. Его мотнуло и обожгло, но он устоял и продолжал стрелять. И в голове пульсировала только одно: «Быстрее бы все кончилось!»
На него обрушился град пуль. В живот, в грудь, в голову…
Он встретил их с радостью.
И вдруг тьма расступилась. Сквозь веки пробился свет.
Наверно, это ад? Он открыл глаза.
От лица отъезжали окуляры, вверх поднимался шлем вира-контакта.
Накатило такое облегчение, которого Стас не испытывал ни разу в жизни. Это была всего лишь игра! Слава Билли всемогущему!..
Возле кресла стоял его шеф. И тот парень, который представился практикантом из Питера. Теперь парень был без грима и не притворялся. Никакой он не практикант. Психолог он.
– Стасик, – вкрадчиво говорил шеф. – За последний месяц вы проверяли семь игр, потратили двести пять часов полноценного вира-погружения, оплаченных государством, но ни в одной игре не довели тестовую сумму даже до трехсот лембед. Проверка не в счет.
Стас вдруг все понял. Все кусочки мозаики встали на свои места, – и то, зачем психолог под видом практиканта плел ему байки про американских цензоров; и почему вира-клуб «Реальность грез» был таким незаметным снаружи; и то, что там оказалась только одна не лицензированная игра, о которой он никогда не слышал, и почему на самом деле она до мелочей походила на реальный клуб; и почему в этой игре были такие реалистичные персонажи; и беременная женщина, и такая трогательная маленькая девчушка, все встало на свои места.
– Стасик, – говорил шеф, потихоньку распаляясь. – Вы неудовлетворительно прошли сегодняшнюю проверку на профпригодность. Собственно, вы ее совсем не прошли. Надеюсь, вы все понимаете? – Шеф сделал паузу, холодно разглядывая Стаса, словно пришпиленного булавкой, но еще извивающегося таракана. – Завтра. Сами. Ко мне на стол. По собственному желанию.
Стас кое-как выбрался из кресла. Слова шефа струились по краю сознания, но куда-то проваливались. Думать сейчас он не мог. Пережитый ужас и внезапное избавление выбили из него способность думать. Стас на всякий случай кивнул и на негнущихся ногах вышел из комнаты. Его била дрожь.
Обеспокоенный психолог вышел за ним.
А распалившийся старший цензор еще долго месил воздух ладонями, словно убеждал кого-то невидимого:
– В конце концов, здесь не место нытикам и слюнтяям! Что это за моральные страдания, что это за пацифистская муть! Мы не благотворительностью занимаемся! Мы служащие министерства по борьбе с пропагандой насилия и жестокости, черт возьми!..
Старший цензор все говорил и говорил. С напором, изо всех сил стараясь кого-то убедить. Да только не было в комнате никого, – кроме него самого.
– Ты окружен! Сдавайся!
Медленно, стараясь не ступать в кровь, я шагнул назад.
– Ты окружен! – ревел мегафон.
Звук без препятствий раскатывался по парку. Его разбили совсем недавно. Деревьев еще нет, лишь газоны и широкие дорожки…
Но здесь не так громко, – газетный ларек прикрыл от грохота.
– Сдавайся! Тебе не уйти! Сдавайся…
Я сделал еще шаг назад.
Спецназовец валялся на асфальте изломанной куклой.
На шее сбоку длинный разрез. Глубокий, но не смертельный. Это был первый удар. Всего лишь начало…
Выдавленные глаза уставились в небо кровавыми дырками. Обе щеки распороты до ушей, нижняя челюсть отвалилась к самой ключице, открыв оба ряда зубов. Вывалившийся язык, темный зев глотки…
Из-под тела расползлась огромная лужа крови, ручейками разбежалась по неровному асфальту. Форменная серая рубашка стала черной и тяжелой от крови – на руках. А на груди и не разобрать, где рубашка, где тело… Там клочья ткани мешались с лоскутьями кожи и мяса. В двух местах белеют ребра… Его не просто кололи, а шинковали. Кусок колотого фарша с костями…
И уж поверьте мне, он еще дышал, когда его рубили. Уж я-то знаю.
– Сдавайся! Ты окружен! Это уже не игра! – ревел мегафон по ту сторону ларька. – Это уже не игра! Это реал! Слышишь, ублюдок?! Это уже не игра, мразь! Сдавайся!
Хуже всего, что этот парень с мегафоном не врет. Черт бы его побрал, но это правда не игра…
Я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Звук мегафона продирался в голову, путая мысли. Я зажал уши кулаками.